хейли — ломаные, движения рук неуклюжие, нервные, коленки острые и гибкость, больше напоминающая сломанной куклы грацию; в глазах её больших арктические тают льды непокорностью врождённой; у хейли нет веры в сказки, потому что монстры от туда уже давно обосновались у неё на пороге, подпирают своими огромными лапами её дверь, скребут и воют каждую ночь; у хейли набатом внутри « всегда и навечно » — жизненная необходимость, от которой избавиться ничто не помогает — вытравить никак; засела внутри, скребется, выглядывает осторожно — боится, что изгонят насовсем.
рядом с кем-то, кто не майклсон для хейли — внутрь сотни тысяч нестерпимо холодных игл крошечных совсем. в кожу впиваются смуглую, стоит только пальцем чуть коснуться, будто насквозь пропитываются, в кости фарфоровые въедаются, пробираются в нерв каждый, искрят внутри полых вен, и в душу, запятнанную, грязную, чёрно-кровавую, как и у остальных в этой семье, потому что иначе — уже никак, иначе не получается попросту, иначе — только когда рядом с ними.
хейли бы и рада собрать свои вещи, посадить свою крошку-принцессу в детское кресло и рвать когти из этого мрачного болота. чем дальше она будет отсюда, тем безопаснее и лучше будет для её дочери, потому что они не справятся, они испортят всё, и хейли боится, что станет для хоуп таким же разочарованием, как и её приёмные родители. хейли боится, что станет для своей принцессы ошибкой.
но вместо этого хейли позволяет клаусу взять сумки и переносит их в дом напротив — хейли занимает старую комнату, а её голову занимают старые мысли о том, что она снова совершает ту же ошибку — они всё разрушат. у клауса и хейли не получается играть хороший родителей вместе, а быть по-раздельности — не выходит совсем. потому что стоит лишь хейли начать вычёркивать его из своей жизни, как внутри горят иглы острые пламенем горячим, сжигающим там всё. одно касание — взрыв часового механизма на бомбе, а после — ударная волна, сметающая всё на пути своём. одно касание — вечность.
когда она замирает у кроватки со своей спящей принцессой в ней, то внутри у хейли всё звенит и грохочет от нежности и любви. этого настолько много, что она способна взорваться, но ещё больше в хейли страха за то, что пятиминутное спокойствие нарушиться сгущающимися над их семьей тучами, которые окружают их со всех сторон. хейли не знает, кому она может доверять, если тот единственный, кому бы хотелось, способен сорвать с неё волчью шкуру и бросить другим волкам.
SEE THE SKY IS NO MAN'S LAND A DARKENED PLUME TO STAY
HOPE HERE NEEDS A HUMBLE HAND NOT A FOX FOUND IN YOUR PLACE
звон от их голосов ( слёз, криков, прощений ) всё ещё висит в воздухе, раздирая хейли легкие, и всё кажется чем-то нереальным. её взрослый голос « она ещё даже не говорит, клаус » для хейли сейчас — своеобразный якорь для ненависти, ярости, злости, боли, любви, нежности, брошенный посреди пустыни. внутри неё скручивается что-то узлом, покалывая в области солнечного сплетения короткими замыканиями ( кажется, так ощущается боль ).
она не способно даже вздохнуть нормально, потому что лёгкие будто сжаты в чужой руке, и мучитель стискивает пальцы вокруг них лишь сильнее с каждым разом, вырывая у неё всхлипы вперемешку с выдохами. она смотрит на свою спящую принцессу, когда полчаса назад наблюдала за её рыданиями и извинениями, пока усталость наконец-то не взяла своё. теперь её дочь ( обе ) спят в своих кроватях, укутанные защитой семьи, но хейли лишь раз за разом прокручивает в голове то, что так будет не всегда. они не смогут её защитить.
когда изнутри начинают чесаться веки от напряжения и внутренних диссонансов, а тянущее ощущение под ребрами начинает сворачиваться петлёй на шее, голоса в голове разрастаются сильнее. и в этот момент хейли чувствует его взгляд на себе — притворяться уже не имеет смысла. она оборачивается к нему, не в силах ничего сказать, потому что одно лишь слово может пробудить в ней рыдания. хейли не может позволить себе сорваться здесь, в одном шаге от своей спящей маленькой принцессы, которая ещё увидела всех страданий, которые довелось пережить взрослой малышке.
— не здесь, — их взгляды встречаются; хейли — дурнота внутри, головокружение, ломкость и боль где-то на периферии сознания; эндрю тошнит. память услужливо даёт понять, что клаус — лучший из вариантов. она обходит его старательно, даже не задев плечом, потому что всё тело — напряжённая струна, готова лопнуть в один момент, стоит лишь дать слабину. — мы всё испортили, клаус. разве она похожа на ту, у которой было нормальное детство?
она ногтями вспарывает себе горло в попытках дотянуться до глотка воздуха, желая обуздать, усмирить застрявшие между рёбер рыдания, готовые прорваться наружу. хейли чувствовала себя сломанной множество раз за свою жизнь, но никогда не ощущала подобной боли. никогда ещё она не понимала, как высока цена за её ошибки, которые исправить уже не видится таким простым, как раньше.
— разве этого мы хотели для неё? чем мы лучше наших родителей, ведь мы бросили её так же, как и они нас — оставили совершенно одну. клаус, — она сдаётся, и смотря на него болезненно и разбито, будто он сможет склеить то, что не получалось ни у кого до него. — мы оба разрушили её жизнь.
